ТОЛЬКО ЛИ РЕВОЛЮЦИЕЙ ДОСТИГАЮТСЯ РЕВОЛЮЦИОННЫЕ РЕФОРМЫ?
21-22 ноября в Ереване прошла конференция “Продвижение ценностей, принципов и обязательств ОБСЕ как основы для безопасности в регионе ОБСЕ: шаги Армении к европейской интеграции”, организованная Международным Центром человеческого развития, Офисом ОБСЕ в Ереване и Офисом Специального представителя Генерального секретаря Совета Европы в Армении.
Ниже предлагаем вниманию читателей доклад на этой конференции президента Ереванского пресс-клуба Бориса НАВАСАРДЯНА.
Сегодня тема революции и ее связи с перспективами демократизации, реформирования, “европеизации” (или “вестернизации”) и развития является одной из наиболее часто обсуждаемых в постсоветских странах. В числе факторов, генерирующих “цветные” революции, приводится неудовлетворенность продвинутой части общества темпами демократических реформ, выполнения обязательств, позволяющих нашим странам претендовать на интеграцию в Европу.
Часть демократически настроенной интеллектуальной элиты, поддержавшей революции в Грузии и Украине, в отличие от многих других восставших сил, боролась не столько против собственного беспросветного существования или за вхождение во власть, сколько против медлительности, имитации реформ, стагнационных процессов, проявившихся в период правления Шеварднадзе и Кучмы.
И если наличие традиционного протестного электората как постоянного фактора внутренней нестабильности и напряженности в наших странах, видимо, неизбежно — с учетом множества социальных проблем и сложностей переходного периода, то подключение к революционной массе категории продвинутых, ориентированных на европейскую систему ценностей профессионалов не является обязательным.
Последним вообще не свойственно видеть решение вопросов посредством уличных, площадных акций, и только отсутствие иных путей побуждает их становиться революционерами. В контексте масштабных общественно-политических процессов, проходящих на постсоветском пространстве, этой немногочисленной категорией можно было бы пренебречь. Но с учетом того, что именно она является сегодня основой гражданского общества и в некоторой степени выполняет миссию отсутствующего или очень слабого среднего класса (т.е. источника стабильности и гармоничности современных социальных структур), недооценивать ее роль не стоит.
Многими западными исследователями Армения отнесена к разряду “медленно реформируемых стран”. И в этом смысле ее перспективы расцениваются хуже, нежели тех представителей бывшей советской семьи, которые быстро преодолевают или преодолели переходный период (страны Балтии), а также тех, чьи объективные показатели не лучше (или ненамного лучше), но которые так или иначе однозначно продемонстрировали политическую волю и решимость резко ускорить реформы (здесь речь идет о Грузии и Украине, прошедших через революции, и Молдове, совершившей после недавних парламентских выборов прорыв в силу геополитического императива).
Что же обещает нам статус “медленно реформируемой страны” и тактика “мелких шагов вперед” в выполнении международных обязательств и строительстве своего будущего? Некоторые эксперты представляют нынешний процесс реформ в странах, подобных нашей, как замену неформальных институтов, составляющих нынешнюю полуавтократическую, полукланово-олигархическую, полукриминальную систему, формальными институтами европейского типа. При этом под институтами понимаются не только учреждения, ведомства, но и законы, процедуры, отношения…
Старая система (а властные структуры, в основном, являются ее частью) делает вид, что принимает такую реформу, но на самом деле старается приспособить внедряемые формальные институты к себе, сохраняя как основу своей стабильности неформальные институты, базирующиеся на командно-административных методах управления, концентрации политической власти и собственности в одних руках, коррупции, фальсификации демократических процедур и т.д. В результате мы получаем не реформы, а их имитацию, цель которой, с одной стороны, ничего по сути не менять, а с другой — избежать пагубной для такой страны, как Армения, международной изоляции и получать зарубежную помощь.
Один из ярких примеров подобной имитации — ситуация в армянских вещательных средствах массовой информации. С одной стороны, при активном участии Совета Европы и в рамках обязательств Армении перед СЕ внедрен целый ряд формальных институтов. В частности, Закон “О телевидении и радио” исключает владение более чем одним теле- или радиоканалом на одном рынке, сформированы органы, призванные осуществлять независимое регулирование общественного и частного вещания в интересах свободы слова и плюрализма. Однако эти институты успешно приспособлены к нуждам власти. Т.е. наблюдаются очевидные для всех факты создания медиа-монополий, а “независимые” регулирующие органы не только не препятствуют, но способствуют этому, равно как и укреплению механизмов скрытой цензуры эфира. Учитывая важность СМИ и, в первую очередь, их самого могущественного отряда — ТВ для продвижения демократических реформ, на этом примере можно говорить уже не о “мелких шагах вперед”, а об отступлении.
А как на это реагирует международная общественность, перед которой страна фактически добровольно взяла определенные обязательства и подписалась под ними? Здесь есть основания говорить о некоторой дифференциации, если не противоречии подходов. Наиболее крупные международные “агенты реформ” (ОБСЕ, Совет Европы, деятельности которых посвящена, в основном, наша конференция, а также Программа развития ООН, Всемирный банк, Агентство США по международному развитию, Европейская Комиссия) всю или почти всю свою деятельность осуществляют через правительство. Иными словами, непосредственно участвуют во внедрении тех самых формальных институтов. Они реализовали множество программ, затратили значительные ресурсы и оценивают результаты с точки зрения немалой проделанной работы: согласно им, серьезные институциональные реформы проведены, прогресс налицо.
Однако их оценки не согласуются с рейтингами ведущих международных неправительственных, прежде всего, правозащитных организаций, которые ориентируются на конкретные внешние проявления. Так, по данным “Фридом Хауз”, Армения опустилась к самой нижней границе списка “частично свободных стран”, а армянские СМИ еще с 2002 года перешли из группы “частично свободных” в группу “несвободных”.
В мире продолжается ожесточенная конкуренция за ресурсы, в том числе за те, что распространяются в качестве помощи богатых стран бедным. И темпы реформ являются серьезным аргументом в этой конкуренции. Так, важный ресурс, за который Армении предстоит бороться в ближайшие годы, это средства, выделяемые Европейской Комиссией в рамках “Европейской политики соседства” и правительством США в рамках Фонда “Вызовы тысячелетия” (ФВТ). На данном этапе мы, хоть и не без труда, добились участия в обеих программах. Но объемы помощи, ее последовательность зависят от дальнейшего “поведения” страны и его оценки международным сообществом. И здесь мнение неправительственных международных организаций может быть решающим.
В своем последнем годовом отчете и, в частности, разделе, посвященном международной помощи, “Фридом Хауз” трижды упомянул Армению в негативном контексте, намекая на свое несогласие с решением властей США включить нашу страну в программу ФВТ. На сей раз обошлось, но Вашингтон будет возвращаться к этому вопросу каждый год, и поскольку выработанные Корпорацией “Вызовы тысячелетия” формальные критерии соответствия во многом базируются на рейтингах международных неправительственных организаций, будущее не выглядит для нас безоблачным. И это лишь один пример того, как отношение “крупных агентов реформ” может меняться под влиянием международных правозащитных организаций.
В свете сказанного необходимо четко и трезво представлять, какова цена “медленных реформ” и “мелких шагов вперед”, оборачивающихся на деле имитационными процессами. Для Армении осознание этого имеет особое значение, поскольку в ее случае речь идет не только о получении зарубежной помощи, но и о решении важнейших проблем страны, связанных с ее отношениями с соседями по региону. Думаю всем понятно, что имеется в виду, и я не буду конкретизировать, иначе это уведет разговор в несколько иную сторону.
Именно названными обстоятельствами обусловлено холодное отношение части армянского гражданского общества к процессу конституционной реформы. Реформирование важнейших институтов посредством поправок несло в себе все тот же отпечаток “постепенности”, а точнее, половинчатости. Диалог между группой, представлявшей в этом процессе армянские власти, и Венецианской Комиссией Совета Европы проходил в ключе, традиционном для всего хода выполнения РА своих обязательств перед СЕ. Первая шла на уступки главным образом в тех случаях, когда прекрасно представляла, как очередное реформаторское предложение может быть приспособлено к существующей системе. Вторая же, как это выглядело со стороны, на заключительном этапе вносила только те рекомендации, которые были приемлемы для армянских властей. Не случайно для характеристики этого диалога в Армении неоднократно использовались сильные слова типа “сделка” и “торг”.
Переговоры между Ереваном и Страсбургом по поводу Конституции могли бы быть более эффективными с точки зрения реальных реформ, если бы стороны в большей степени прислушивались к представителям армянского гражданского общества. Последние, исходя из опыта процессов демократизации в своей стране, могли с высокой долей вероятности оценить, что выйдет на практике из конкретного, внешне прогрессивного положения реформируемого Основного Закона. Таким образом, были бы найдены решения, максимально исключающие иллюзию реформ. Однако ни Ереваном, ни Страсбургом потенциал гражданского общества должным образом использован не был. И это таит в себе угрозу скорого разочарования результатами конституционной реформы и негативных оценок процесса выполнения Арменией своих международных обязательств. Со всеми вытекающими из этого последствиями.
Сказанное выше подводит к мысли, что в странах, существенно отставших в своем развитии от передовой части мирового сообщества в силу объективных и субъективных причин, “медленные реформы” не могут быть эффективными. Альтернативой как имитационным процессам, так и революционным потрясениям могут быть только последовательные и продуманные радикальные шаги, направленные на слом старой системы. И страны сами должны быть их инициаторами, опираясь на международную помощь, на собственные интеллектуальные элиты и институты гражданского общества. Там же, где власти, наоборот, пытаются гасить реформаторские импульсы, идущие из-за рубежа и изнутри, вместо того, чтобы самим их генерировать, формируются дополнительные очаги недовольства и нестабильности. Не говоря уже о риске серьезных потерь в упомянутой выше конкуренции за ресурсы.
При этом “цветные” революции совсем не обязательны или желательны для “медленно реформируемых стран”. Плюсом смены власти революционным путем является то, что она на короткое время расчищает поле от реакционных неформальных институтов, старой системы и позволяет быстро модернизировать страну. Минусом же — непредсказуемость любых революций: никогда нет гарантий, что расчищенное поле будет вовремя засеяно чем-то иным или лучшим. Более того, создается ощущение, что серия революций на постсоветском пространстве ограничится теми странами, где они уже произошли. Но это не застраховывает от других потрясений и не снимает с повестки необходимость решительных реформ, позволяющих окончательно освободиться от пут старых систем и интегрироваться в цивилизованный мир.
