ЧТО СКРЫВАЕТСЯ ЗА ЗАПОЗДАЛОЙ ПРИНЦИПИАЛЬНОСТЬЮ
Чем аморальнее среда, тем большее рвение она проявляет в “разоблачении” нравственных пороков и “добивании” своих упавших или споткнувшихся (а потому неопасных) представителей. Это тот случай, когда “морализаторство” свидетельствует не о желании очиститься, а наоборот — о спекулятивной эксплуатации нравственных категорий при полном к ним пренебрежении. Два события последних недель заставили вспомнить эту истину.
Наиболее ярким ее подтверждением стали жаркие “разборки” в армянском парламенте вокруг выхода партии “Оринац еркир” из правящей коалиции. Картина была столь удручающей, что для спасения законодательного органа от окончательной дискредитации в глазах общественности один из депутатов предложил не показывать это парламентское заседание по телевидению…
Немногим ранее состоялась пресс-конференция тележурналиста Гамлета Гущяна, на которой он, фактически, сознался, что несколько лет назад снял заказной фильм против экс-главнокомандующего армией обороны Нагорного Карабаха Самвела Бабаяна. Инициатор пресс-конференции публично попросил прощения у героя карабахской войны и выразил готовность снять новый объективный фильм (см. Еженедельный бюллетень ЕПК от 12-18 мая 2006).
Не вижу смысла оценивать поступок Гамлета Гущяна, поддавшегося конъюнктуре того времени, когда Самвел Бабаян был осужден за организацию покушения на жизнь президента НК Аркадия Гукасяна. Думаю, отношение Ереванского пресс-клуба к “заказухе” и журналистскому “киллерству” очевидно для читателей бюллетеня ЕПК. Однако реакция на пресс-конференцию некоторых наших коллег заслуживает обсуждения. И в частности, выделю высказанное некоторыми из них мнение, что Гамлет Гущян должен вообще уйти из журналистики…
Столь категоричный “приговор” вызывает целый ряд вопросов. Скажем, задумывались ли коллеги, примерившие на себя мантии судей, в каком обществе принято отлучение или запрет на профессию? Мне могут ответить, что имели в виду “добровольный”, “из нравственных соображений” уход, а не санкции. Однако и в бывшем СССР, и в других государствах-жандармах нужды в административном вмешательстве зачастую не было: сообщества “коллег” устраивали такую травлю “нежелательных элементов”, что у тех не оставалось никакого выбора. И мне бы очень не хотелось стать свидетелем чего-то похожего, даже когда речь идет о журналисте, сильно согрешившем против профессиональной этики.
Нам могут припомнить призыв ЕПК и других журналистских организаций бойкотировать газету “Ор”, допустившую пошлый и несомненно заказной выпад против одного из ведущих армянских журналистов (см. Еженедельный бюллетень ЕПК от 9-15 ноября 2002). Но, как говорится, почувствуйте разницу: с одной стороны, призыв к коллегам не сотрудничать с газетой, нарушившей профессиональные заповеди и продолжавшей шантажировать товарищей по цеху даже после осуждения ее журналистским сообществом, а с другой — нападки на покаявшегося человека спустя несколько лет после совершения им неблаговидного поступка.
Отсюда второй вопрос. Почему нынешние обличители не осудили публично Гамлета Гущяна тогда, когда его фильм был показан по телевидению? Нет, дело, думаю, не столько в малодушии: мол, тогда Самвел Бабаян был заключенным, а сейчас он набирает вес в политическом раскладе Армении. Причины глубже — в терпимости журналистского сообщества к происходящему в СМИ, в том числе к заказным, проплаченным материалам и прочим явлениям, позорящим профессию.
Едва ли не каждый день те, кто намекает сейчас тележурналисту, что ему не место в их кругу, становятся свидетелями такого же или похожего “грехопадения” своих коллег по редакции. Однако эти поступки не удостаиваются не то что публичного осуждения, даже дружеского замечания! Подобно тому, как никто из коллег, окружавших Гущяна, не выразил в свое время возмущения по поводу снятого им фильма. Зато тогда, шесть лет назад, в качестве примера журналистского “киллерства” довольно часто приводилась передача “Политический пасьянс”, вышедшая в эфир накануне президентских выборов… 1996. Ни в коем случае не провожу параллели между самими работами или мотивами, побудившими их авторов открыто говорить о сделанном по прошествии времени. Но обоим было суждено удостоиться “принципиальной”, а, главное, “своевременной” критики!
Именно запоздалая и весьма избирательная реакция на вызовы честной журналистики привела к тому, что сегодня спокойно, как должное воспринимаются спускаемые “свыше” списки разрешенных и запрещенных к показу политических и общественных деятелей, распоряжения оттуда же закрыть ту или иную передачу, инструктаж, о чем можно и о чем нельзя говорить в эфире, какие события освещать, а какие, даже очень важные, игнорировать. Все об этом знают, но терпят, не протестуют. Стоит же одному, потерявшему актуальность прегрешению оказаться достоянием гласности, как оно используется в качестве боксерской груши, на которой отрабатывается вся мощь нашей “профессиональной принципиальности”. Сравнение с грушей уместно еще и потому, что неспособность или нерасположенность избранной жертвы дать сдачи, является дополнительным стимулом для конъюнктурных “защитников журналистской этики”.
По результатам социологических опросов, политики и журналисты называются в числе профессий, пользующихся наименьшим доверием армянского общества. И оголтелой критикой “Оринац еркир”, которая почему-то не звучала в парламенте, пока эта партия находилась у власти, равно как и обструкцией тележурналиста за фильм шестилетней давности этого доверия не вернешь.
Борис НАВАСАРДЯН
